text

2a3

v1v2v3v4

Розовые розы на эмалированном тазу…

Она вспомнила о нем утром, за завтраком, когда муж, только что после ванны, свежевыбритый и хорошо пахнущий дорогим парфюмом, вошел в столовую. Она улыбнулась ему, привычно подставила щеку для поцелуя, и вот тут и мелькнула мысль — у того, другого, никогда не было такого изысканного запаха. Он просто был свежим и ясным после умывания. И она так любила его такого — свежего, прохладного, утреннего. Он всегда по утрам был в хорошем настроении, балагурил, смеялся, и все, что он делал, — она обожала: и его смех, и его манеру запрокидывать голову при смехе, и то, как он играл глазами, рассказывая ей что-то…
Эти мысли о нем ушли куда-то за утренним разговором с мужем. И она опять вспомнила о нем, вспомнила спустя несколько минут, когда ее муж стал намазывать себе хлеб маслом, и тут она подумала — она никогда бы не позволила тому, другому, делать это самому. Она всегда сама все для него делала. И делала ему бутерброды, и поправляла тарелку, чтобы ему было удобнее. Она придвигала чашку, и вскакивала ежеминутно, чтобы что-то ему подать. Она подумала об этом с какой-то горечью. Она любила своего мужа. Она дорожила отношениями с ним. Но никогда, никогда не возникало в ней такого желания ТАК ухаживать за ним, ТАК быть для него, как для того, другого мужчины, который это не ценил, да, впрочем, и не хотел от нее ничего…
Она отбросила эти мысли. Просто захлопнула себя для этих мыслей, как захлопывают чемодан со старыми вещами, который собираются убрать на антресоли. Все, что было, — прошло. Это прошло, и она не собиралась ничего ворошить и доставать из прошлого...
Она провела обычный, наполненный делами и звонками день. День успешной деловой женщины, сильной и уверенной, знающей, чего она хочет. Она сейчас была именно такой — сильной и уверенной, стабильной. Она была женщиной, у которой было все, о чем может мечтать женщина, — любимый муж, любимое дело, собственный дом, хорошая машина. Словом, нормальная, стабильная и обеспеченная жизнь.
Она ехала по трассе в свой загородный дом, в предвкушении, как подъедет к дому, попадет в прохладу комнат, примет душ и окажется в покое и стабильности домашнего уюта.
И почему-то именно в этот момент размеренной езды, когда мысли текли спокойно и плавно, она опять вспомнила о нем. Вспомнила эту безумную, больную любовь к человеку, который не хотел ее любить. Не мог ее любить. Не мог ее любить так, как она любила его. Безумно, бесстрашно, полностью отдаваясь ему, служа ему, обожая его.
Она ехала и думала о том, что эта любовь была болезнью. Наверное, действительно есть любовь, которая похожа на болезнь, — когда ты уже не принадлежишь себе, когда ты весь — в другом человеке, и это так мучительно и так больно — отдаваться ему, не получая в ответ такой же отдачи.
Она ехала и думала о том, что эта ее любовь была неправильной. Она была не просто болезнью, она была смертельной болезнью. Она умирала, любя его. Умирала от нежности к нему. Умирала от тоски, когда он не звонил. Умирала от страха, что он исчезнет из ее жизни. Умирала от ревности, ловя его взгляд, брошенный на другую женщину.
Это была неправильная любовь. Неправильная.
— Неправильная, — повторила она вслух, как приговор.
Наверное, действительно, любовь бывает разная. Как разные сорта сыра. Бывает красивый, легкий, вкусный сыр. Мягкий, с приятным запахом и привычным вкусом. А бывает сыр с плесенью, с гнильцой.
«Любовь с гнильцой», — как-то горько подумалось ей. Наверное, ее любовь была такой — с микробами разложения. Поэтому и закончилась она так больно для нее…
Она вдруг разозлилась на саму себя. Разозлилась, что опять думает о нем. Разозлилась, что опять возвращает себя в ту боль и неправильную любовь. Почему она о нем вспомнила? Почему? Прошло уже столько лет после этой любви. Несколько лет она в счастливом браке. Ее любят и ценят. Ей хорошо и спокойно, и ничто ее не мучит…
Это началось с утра — ненужные воспоминания. Почему они начались? Она старалась ответить самой себе. Из-за мужа, который вошел в столовую так хорошо пахнущий? Но он входил такой каждое утро… Что такого было в сегодняшнем дне, от чего ее мысли опять возвращались к нему?
И тут она почувствовала что-то близкое к догадке. Это началось раньше, еще до того, как муж вошел в столовую. Рано утром, когда она проснулась, что-то было в ее ощущениях из той атмосферы, той жизни… Она лежала в постели с каким-то ощущением из сна, который она не помнила, но что-то там было такое — про него, про ту жизнь, про ту, неправильную, любовь. Она ехала и пыталась вспомнить — что ей снилось? Что же ей такое приснилось, что она вдруг оказалась в этом прошлом, в которое уже не хотела возвращаться?..
Она ехала, привычно и спокойно ведя машину, и размеренность пейзажа и монотонность дороги как-то успокоили ее, и она уже как будто перестала вспоминать, — и вдруг вспомнила все.
Весь этот сон — короткий и ясный.
Даже не сон, не образы, а маленькую картинку из сна.
Розовые розы на эмалированном тазу.
Звук льющейся воды.
Теплый полумрак комнаты от свечи, горевшей на столе…
Она затормозила. Резко и неожиданно для самой себя. И, съехав на обочину, остановила машину. И замерла в этом ощущении сна.
Розовые розы на эмалированном тазу.
Звук льющейся воды…
И она вспомнила все...

Он не любил ее, она это знала. Не любил, но позволял любить себя. Да он и не мог этого не позволить, — она ТАК любила его, что он постоянно сдавался под этим напором ее любви и втягивался в этот ее поток. Разница была только в том, что он был для нее — все. Она для него — как передышка, как небольшой отдых, когда он получал удовольствие от ее любви — и опять уходил от нее в свою жизнь, в которой не было для нее места.
Она знала все это и мирилась с этим. Гораздо страшнее для нее было потерять его. Она готова была быть с ним на любых его условиях. Пусть так, но с ним.
И тот их приезд на дачу, когда он опять позволил себе увлечься ею, и она была счастлива тем, что опять получила его, — был последним. Это был последний вечер, который она провела с ним. И это была последняя их ночь.
Наверное, она это уже знала. Уже чувствовала, что они скоро расстанутся. Но в тот вечер и в ту ночь что-то было в ее ощущениях, что это произойдет скоро. И поэтому тот вечер и та ночь и были у них такими. В ней как бы жила внутренняя печаль и ощущение скорой утраты, поэтому она и была с ним такой — такой нежной и такой открытой, такой распахнутой в своей любви и в желании быть для него всем и перетечь в него полностью, и впитать его в себя полностью. Как перед расставанием — напитаться им как можно больше, чтобы нести это в себе. Каждую каплю его. Каждый взгляд. Каждое прикосновение…
Это был замечательный секс, в ту ночь. Нет, это была замечательная любовь. Она так любила его, она так ласкала и так впускала его в себя, вся раскрываясь для него, она так заводила его своей страстью и нежностью, что они любили друг друга в ту ночь долго и исступленно. Они успокаивались на время, сраженные усталостью, но даже в этой усталости она не могла оторвать от него рук, как бы не в силах остановиться, и она опять прикасалась к нему и движения ее рук и ее тела были такими открытыми и приникающими, что он вовлекался в этот поток и вновь откликался на ее призыв. И вновь любил ее. Любил так, как никогда до этого не любил.
Он любил ее в эту ночь, она это чувствовала. Он отдался этому потоку любви, и на эти несколько часов он стал таким любящим, каким не был для нее никогда. И когда они лежали в тишине, уставшие и расслабленные, вместе с ощущением счастья, которое было в ней оттого, что он рядом, что сегодня он ее любит, она чувствовала печаль. Это было странное ощущение любви и печали. Даже сейчас, сидя в машине, она вспомнила это ощущение — любовь вместе с печалью — что так, как он любил ее тогда — он не мог любить всегда. Именно так она хотела, чтобы он ее любил. Чтобы он всегда ее так любил! Но это был эпизод, она это знала. Знала, что наступит утро, и он проснется веселым, остроумным — и закрытым. Он опять захлопнется от нее, и уйдет в свою жизнь. И она опять будет ждать звонка. И умирать от любви. И от страха, что он больше не появится. А когда он появится — опять будет стараться увлечь его, заразить своей любовью, выжать из него какое-то подобие любви к ней…
…Свеча отбрасывала мягкие, колеблющиеся тени. Полумрак в комнате был теплым. И свеча оплывала, и все причудливее были потоки воска, который застывал на деревянном подсвечнике. И она смотрела на эти причудливые застывающие узоры из воска и думала о том, что скоро все кончится. Наступит утро. И кончится эта ночь. И кончится его любовь.
Она принесла этот таз в комнату, когда оба они почувствовали желание освежиться, смыть усталость. Одеваться и идти в летний душ не было никаких сил. Тогда она и сказала ему:
— Давай я тебя помою.
— Как? — спросил он.
— Принесу таз, поставлю тебя в него, как ребенка и полью тебя водой.
Он засмеялся теплым и мягким смехом.
— Давай, — сказал он. — Давно меня никто не мыл, как ребенка…
Она принесла этот таз, белый эмалированный таз, на котором были нарисованы розовые розы. Смешной таз, который она и купила потому, что он был смешным. Розы казались помпезными и совсем не подходящими к такому простому тазу, и было что-то смешное в такой деревенской роскоши. Она принесла таз, ведерко с водой и сказала ему:
— Становись!
Он, смеясь, стал в таз, и она начала поливать его из чашки, поливать и обмывать его тело плавными движениями рук.
Она мыла его трепетно, с нежностью, с любовью к его телу, к каждой клеточке его тела. Если бы она могла — она бы действительно омыла каждую клеточку его тела. И она мыла его в полной тишине. Потому что что-то такое волнующее было в этом омовении, что-то такое чистое и проникновенное, что он затих.
Вся ее любовь к нему была в этих движениях. Вся ее печаль была в этих движениях. Сейчас, сидя в машине, вернувшись в те воспоминания, она понимала — она прощалась тогда с ним. Прощалась с его телом, с ним, со своей возможностью быть любимой им…
Наверное, он это почувствовал. Может быть, впервые он по-настоящему серьезно почувствовал, как она дорожит им. По тому, как бережно, с какой нежностью она прикасалась к нему. По ее взгляду, когда они встречались глазами, и в ее глазах была печаль, смешанная с любовью. Может быть, что-то похожее на чувство вины появилось в нем, может быть, чувство благодарности к ней за такое принятие и обожание его, но, когда она остановилась, он неожиданно для нее, сказал:
— Давай теперь я тебя помою.
Он выплеснул воду из таза прямо в открытое окно, поставил его на пол. Протянул ей руку. И сказал:
— Становись.
И лицо его, выражение его лица она помнила даже сейчас. В нем была нежность. В нем была такая теплота, и благодарность, и сочувствие…
И уже он мыл ее. И делал это осторожно. И руки его были нежными, и движения плавными. И именно в эту минуту она так остро, до боли ощутила — ТАК она хочет, чтобы он любил ее всегда. ТАК! ВСЕГДА! Не только сейчас! И ясно поняла — никогда этого не будет. И в эту секунду она поняла — она не хочет больше мириться с маленькими порциями страсти и секса, которые он ей иногда выдавал.
И когда они легли рядом, свежие и прохладные после этого омовения, она уже знала, что это последняя их ночь. И она заснула с этой мыслью.
И утром, когда он опять балагурил, и опять закрылся от нее, и когда они возвращались в Москву, говоря о чем-то незначимом, как будто и не было этой ночи и этого трепетного и чистого омовения, она знала, что скоро все кончится…
Они расстались через несколько дней. И еще долго она болела этой больной любовью, приучая себя жить без него…

Она завела машину и поехала домой. Она ехала и думала об этой своей любви. И о своей любви к мужу, который любит ее. Действительно любит. И совсем не надо было стараться, чтобы получить от него любовь. И отношения у них были открытые и близкие. И она была счастлива. Счастлива и спокойна.
Она ехала и думала о том, что сейчас ее любовь — правильная. В ней нет страданий. Нет терзаний и страхов. Нет умирания. Есть спокойствие и уверенность в том, что ее любят.
И вдруг такая горькая мысль пришла к ней — никогда, никогда она не мыла своего мужа так, как мыла тогда его. Никогда, даже в самые острые минуты страсти, она не отдавалась мужу так исступленно и так распахнуто, как делала это с тем человеком. Никогда движения ее рук не были такими впитывающими и такими проникновенными.
И она подумала:
— Вот приеду сейчас, поставлю своего мужа в джакузи и помою его, буду поливать его тело водой и так трепетно его мыть…
И ей стало смешно от такой мысли. Смешно и горько одновременно.
Даже если она нарисует на поверхности джакузи смешные и помпезные розовые розы, даже если она выключит свет и зажжет свечу, ТАК она его мыть никогда не будет…
…Она продала дачу спустя месяц после расставания с ним. Просто приехала туда впервые после той ночи, увидела свечу, всю заплывшую причудливыми узорами воска — и не смогла там остаться. Не смогла даже смотреть на эту свечу, свидетельницу того взаимного омовения, в котором была любовь. Просто повернулась, закрыла дверь и уехала. И больше никогда туда не возвращалась.
Потому что не хотела даже напоминания об этой любви. Любви — болезни. Любви, похожей на смерть…
Она вела машину, находясь в этих мыслях, как вдруг новая мысль пронзила ее.
Та любовь не была болезнью.
И не была смертью.
Она была настоящей жизнью.
Потому что никогда она так не чувствовала, так не ощущала жизнь. Никогда она так не наслаждалась каждой минутой жизни, каждым прикосновением и взглядом. Никогда она так остро и так страстно не жила…
И она подумала вдруг, что отдала бы весь сегодняшний день, с загородным домом, и этой машиной, и этим браслетом на руке, усыпанным изумрудами, который подарил ей муж, и стабильностью в ее бизнесе, — за час той жизни. Жизни, наполненной чувствами, страстью, обожанием растворением.
И, подумав это, она усмехнулась самой себе, — пожалуй, действительно, только на час. И достаточно. Это как попробовать экзотический сорт сыра. Его просто нельзя есть в больших количествах…
Она ехала домой к мужу. К любимому человеку, который понимал и ценил ее. Который уже ждал ее дома, она это знала. Она ехала и думала о том, что точно, она никогда не будет любить своего мужа так, как любила того человека. Потому что она стала другой. Она просто уже не сможет так рабски растворяться в другом человеке.
Она стала другой. И ее любовь к мужу — другая. Спокойная и надежная. Красивая и близкая.
И она подумала о том, что любовь действительно бывает разная.
Это как разные сорта сыра.
Бывает сыр традиционный и мягкий, с приятным вкусом.
Бывает с горчинкой. С плесенью. Редкий, изысканный сыр. Его надо смаковать, им надо наслаждаться.
Разная и любовь. Мягкая и спокойная. Страстная и болезненная.
Любовь бывает разная.
Но вся любовь — правильная.
Потому что она — любовь.
И она вспомнила опять, уже легко и с благодарностью за то, что это было в ее жизни.
Розовые розы на эмалированном тазу.
Звук льющейся воды.
Теплый мягкий свет от горящей свечи.
Причудливые наплывы воска…
И она прибавила скорость.
И поехала в свою настоящую жизнь с ее настоящей правильной любовью.

Главы изданных книг

Рассказы для души

Книги в работе

Неизданное

Статьи



© Разработка сайтов 2015 год. Все права защищены.